Спасибо за предоставленную возможность! Я поделюсь своим мнением, хоть и буду участвовать заочно.
Как Наима правильно заметила, в реакции на этот конкурс отразились более глубинные процессы, и, на мой взгляд, они связаны с построением национальной идентичности в тесной связи с традициями и с гендерной проблематикой. Здесь возникает вопрос, говоря о кавказских традициях, об отношениях между мужчинами и женщинами, об отношении к телу (женскому и мужскому) на Кавказе, от чего мы отталкиваемся? Что является для нас исходной точкой, от которой мы пытаемся воссоздать национальную идентичность? Не отталкиваемся ли мы от навязанных извне (западным, российским, и исламским дискурсом) гендерных конструкций, категорий, стереотипов? Вместо того, чтобы выявлять эти конструкции (деколонизируя наше мышление), не занимаемся ли мы само-ориентализацией, само-демонизацией и само-экзотизацией, увековечивая в итоге нашу колониальность, и еще более искажая и без того искаженные и доведенные до гротеска идентичности?
Мутации, которые произошли в нашем сознании, несомненно, являются результатом того, что Кавказ подвергся активным и даже агрессивным процессам колонизационного и модернизационного характера со стороны множества агентов. Сначала западных империй, которые навязали свои гендерные кострукции обществам, в которых гендерная проблематика как таковая не существовала. В своих очерках западные путешественники часто упоминали женщин, навязывая свои представления о красоте, о расе, о женском теле. Т.е. весь этот дискурс белизны, маленьких ножек и томных глазок, которые так ценились в гаремах и являлись предметом фантазий европейцев, был частью ориенталистского дискурса и преследовал свои идеологические цели, которые всем предстоит понять, чтобы развенчать эти мифы. Затем Кавказ подвергся влиянию таких империй как Османская и Российская, которые отличались от западных империй и имитировали их дискурсы, и в которых созданные Западом конструкции и знания о нас подверглись дальнейшим преломлениям и искажениям. В результате этих процессов следы местных космологий и знаний были частично или целиком утеряны, и вместо того, чтобы по крупицам собирать эти знания и воссоздавать модели, которые являлисть ядром нашей идентичности, мы повторям колониальные дискурсы западной и российско-советской модерности, создавая таким образом псевдо-национальные дискурсы, в которых женщина, ее тело, ее сексуальность и контроль над женщиной (соответственно, ее телом и сексуальностью), то есть гендерная проблематика, занимает центральное место.
Я не буду говорить за всех представителей Кавказа (каждый должен сам за себя говорить), но я исследовала этот вопрос более подробно на черкесском материале.
Традиционное общество у черкесов не носило изначально патриархальный характер, но оно стало постепенно патриархальным в имперско-колониальную эпоху в результате активного насаждения модерна колониальными державами ( с его негативным отношением ко всему традиционному как к чему- то отсталому, аморальному итд). На самом деле, в традиционных обществах можно было найти много прогрессивного. Но в глазах европейских путешественников все, что не соответствовало их весьма ограниченным христианским и буржуазным представлениям о гендере и сексуальности, сразу клеймилось как варварство и дикость. Русские чуть позже во время колонизации Кавказа подключились к этому дискурсу, преломляя его в своем сознании, имитировавшем все западное.
Я приведу лишь два исторических примера того, как искуственно создавался дискурс гендера и расы, и как телу (женщины) уделялось чрезмерное внимание, в данном случае европейскими путешественниками. Один из первых европейских очерков, описывающих жизнь и обычаи адыгов-черкесов, принадлежит генуэзскому путешественнику Джорджио Интериано, жившему во второй половине пятнадцатого и начале шестнадцатого веков. В своем очерке La vita, et sito de Zychi, chiamati Ciarcassi, Historia notabile (1502) Интериано оставил следующее описание черкесов (зихов): «Зихи в основном красивые и хорошо сложенные люди; в Каире можно увидеть их среди мамлюков и эмиров. Они выделяются своей величественной внешностью. То же самое можно сказать и о женщинах, которые в этой стране являются весьма гостеприимными, даже по отношению к иностранцам. [...] Эти девушки плавали нагими в реках, на глазах у всех, поэтому можно было заметить, что большинство из них имеют идеальную форму и белые тела.»
Как мы видим, физическая красота черкесов и "белизна" кожи уже тогда была тематизирована, и будет эксплуатироваться в полной мере в восемнадцатом и девятнадцатом веках в период расцвета ориентализма. Взгляд Интериано сосредотачивается здесь на телах женщин; он сообщает, что женщины не пытаются скрыть свои тела и не стыдились тела, плавая «голыми на глазах у всех». В отличие от местных жителей, которые, казалось бы, игнорировали наготу женщин, европейский "глаз" концентрирует свое внимание на этом аспекте, который по принятым европейских стандартам подчеркивает разницу полов.
Другой европейский путешественник, Адам Олеарий имел возможность увидеть черкесов в 1633 году в крепости Терки, первом военном укреплении, установленном русскими на реке Терек, в самой восточной части Кабарды. В своем очерке Vermehrte Newe Beschreibung der Muscowitischen und Persischen Reyse (1656), Олеарий так описывает женщин: «В течение лета женщины носят только простые блузки, красного, зеленого или синиго цвета, с таким глубоким вырезом, что можно увидеть их грудь, живот и пупок». Далее, он описывает, что путешественники (его товарищи) пытались «сблизиться с женщинами», интерпретируя их свободу (в одежде и в поведении) по- своему, однако получили отпор: «Женщины, однако, остаются верными своим мужьям. Некоторые из наших офицеров, движимые вежливыми поклонами и выступлениями молодых женщин, пошли к их дому; здесь они хотели испытать женщин, давая им возможность вымыть голову и сшить платки для них; эти услуги были оказаны охотно, но когда они хотели большего, им было отказано со следующими словами: "Их мужья доверяют им полностью, поэтому они должны быть верными, в противном случае, ни их мужья, ни община не будет держать их. "Во всех других отношениях, за исключением половых сношений, они позволяли нам делать с ними все, что угодно». При этом Олеарий отмечает, что мужья, полностью доверяя своим женам, оставляли их наедине с гостями.
Даже из этих примеров становится явно, что местная традиционная культура и ее отношение к телу и к гендеру отличалась от западной, в центре которой стояло тело и строгая дихотомия, основанная на гендере – женщина/мужчина – при этом женщина всегда была в подчиненном положении, ее поведение, ее тело, ее мир контролировался мужчинами. Тогда как в традиционной культуре черкесов эти категории были более гибкими и были основаны на других принципах, напр. социальный статус или старшинство, и были независимы от гендера (даже сейчас отпечаток этих внегендерных традиций сохранился в почитании старших, мудрых женщин).
Эта сбалансированная двойственность полов и эгалитарные традиции четко прослеживаются также в эпосе «Нарты» (даже в его более позднем варианте). Возьмем, например, образ Сатаней, она мудрая, умная, хитрая, и эти характеристики важнее, чем ее физическая красота (красота тела, которое она, не стыдясь, демонстрирует), и даже использует эту красоту для достижения своих целей. Но от этого ее роль в общине нисколько не умаляется. Нарты- мужчины зависят от ее знаний и мудрости, и она действительно привнесла прогресс в жизнь своей общины.
И, последнее, хочу отметить тот факт, что даже язык (черкесский) не отражает гендер так, как например это делает русский, или европейский языки с их четко выражающими гендер (половые различия) местоимениями женского и мужского рода (он/она; er/sie; he/she, итд). В черкесом мы используем – ар – как для мужчин так и для женщин. Это тоже немаловажный аспект (но так как мы чаще говорим на других языках, чем на своем родном, этот аспект нами не осознается и утрачивается).
