Первоначальные документы, связанные с массовым отравлением в Чечне, изъяли, а врачей вынуждают выбирать между клятвой Гиппократа и подпиской о неразглашении.

Весь декабрь из Чечни приходили сообщения о массовых отравлениях в школах Шелковского района. Накануне новогодних праздников правительственная комиссия, созданная «для выяснения причин и ликвидации последствий», обнародовала официальный вердикт: не стоит беспокоиться, никаких отравлений не было, это массовый психоз на почве многолетнего нервного перенапряжения, который, уверяли члены комиссии, подстегнул СМИ, слишком много внимания уделявшие демонстрации припадков потерпевших...

«Новая газета» решила понять, кто в Чечне поверил в эти разъяснения, как чувствуют себя пострадавшие и что же все-таки произошло?

Шелковская

На койке у стены в палате № 1 Шелковской районной больницы корчится совсем юная девушка. У нее — очередной приступ, типичный для тех, кто пострадал. У девушки попеременно то белое, то желтое, то ярко-алое лицо. Дыхания незаметно. Брат разжимает ей ложкой зубы, чтобы вытащить западающий язык, — получается через раз. Мать навалилась всем телом и пытается сдержать судороги у дочери, которая изогнулась в такую неправдоподобную дугу — пятки к затылку, — что это почти кольцо, доступное в обычной жизни лишь отлично тренированным гимнасткам.

«Сина! Сина!» — беспрерывно кричат брат и мать, но реакции нет. Девушка ничего не видит, не слышит, глаза ее закрыты. Дышит ли? Бог весть. Ее все с большей силой хлещут по щекам матери отравленных с соседних коек. На нее вылили уже столько нашатыря, что остальным в палате дурно, но Асет не реагирует. Невидимая сила то сворачивает Асет, то отпускает. Но проходит несколько минут — и все опять повторяется.

— У нее до декабря были какие-то приступы? Эпилепсия?

 — Нет. Совершенно здоровая, — кричит Мелижа, мать Асет.

 Палата затихла: неужели умирает? На календаре уже 6 января, третья неделя пошла, а улучшения — никакого. Асет Магамшапиевой — 20 лет. Она не училась в школе № 2 станицы Шелковской, откуда наибольшее число пострадавших. Она — студентка педагогического колледжа и просто ходила в эту школу на педпрактику. И доходилась: все, кто в начале декабря часто бывал там, те и получили «чего-то». Только вот «чего»?

 Приходит немолодая медсестра с приготовленным шприцем. Прошло уже минут 15 приступа: медсестра одна на этаж, на 40 больных, она только что освободилась, была в соседней палате на таком же приступе у Марины Терещенко.

 — Что у вас в шприце?

 — Анальгин с димедролом... — вздыхает тяжко, сама все понимая.

 — Но ведь это не может помочь?

 — А больше нам нечем, — отвечает. — От чего их лечить?.. Анальгин хоть боль от судорог снимет, димедрол успокоит, поспят после приступов...

 Приходит и уходит Рабадан Ахметханович Рабаданов, заместитель главного врача по лечебной работе, он с тоской смотрит на больную. Все дружно наваливаются на несчастную — удается в вену ввести снотворное, и вскоре по щекам Асет начинают течь слезы.

 47-я минута приступа. Хоть девушка так никого и не слышит и не видит, но заметно, как начинает дышать, и мама ее произносит:

 — Ну все, теперь будет полегче. Плачь! Слезы — значит, отступает.

 — Как часто бывает такое?

 — Три-четыре раза в день. Сами видите: как так можно притворяться? Или играть? Мы ей чуть зубы не сломали, чтобы язык не запал. И я измучена, и она истощена приступами... Не знаю, как быть дальше. Хоть бы нашли, чем их отравили, пусть не говорят никому, не надо — лишь бы сказали, как лечить... Сколько они так протянут?

 Ваха Дардаевич Эселаев, и.о. главврача Шелковской больницы, сидит в своем закутке, где помещаются лишь грустная коленкоровая кушетка и стол, повторяет:

 — Мы — те врачи, которые были с пострадавшими с первых дней и до сих пор, — так и не снимаем свой диагноз: отравление неясной этиологии. Потому что мы видели, как все было. И видим, что теперь. Какая тут истерика... Или массовый психоз...

 Входит усталый Рабаданов. Он был первым, кто вместе с доктором Джамилей Халиловной Алиевой 16 декабря по вызову поехал в станицу Старогладовскую, в школу: оттуда позвонили, что у них дети падают без сознания.

 — У всех были психомоторное возбуждение, затрудненное дыхание, галлюцинации, какой-то странный смех, — вспоминает доктор Рабаданов. — Сильные судороги. Учительница одна была совершенно синюшная от удушья. Ничего не помогало. Мы давали и седативные, и противосудорожные, и успокаивающие — и ничего не действовало, приступы возобновлялись. Родители на нас кидались, доходило до драки, а мы были беспомощны. Уверен: одномоментно не может такое количество детей попасть в психомоторное возбуждение просто на истерической почве. Был какой-то агент (Термин, которым обозначают какое-либо вещество, вызвавшее отравление или болезнь — Ред.). Понимаете, если бы это были истерические припадки, как говорит комиссия (имеется в виду правительственная комиссия по событиям в Шелковской. — А.П.), то их достаточно легко купировать.

 Его прерывает Ваха Эселаев:

 — Я думаю о том, что если бы это был массовый психоз, распространяющийся слухами и через СМИ, то у нас, в Шелковском районе, например, более 80 шизофреников живут и примерно столько же эпилептиков — они бы первыми отреагировали. А у них — ничего. Мы проверили. Считаю, в школах, откуда пострадавшие, был агент отравления. Но политика такова, что надо это отрицать. Сами мы агент не знаем. Нашими силами выявить его невозможно.

 — Что дальше?

 — Не знаем. Тупик.

 — От чего лечите?

 — Только симптоматически. Есть судороги — даем противосудорожное. Есть боль — болеутоляющее. И так далее. Но припадки все равно продолжаются. Мы просили и просим: дайте нам схемы лечения! Но никто не спешит к нам с этим. Комиссии из Москвы и Грозного побыли здесь и сказали больным: «Не симулируйте». Как можно? Дальше мы остались с ними наедине. Мы лишь понимаем, что агент, на них подействовавший, был отравляющим веществом, превращающим нервную систему в сверхлабильную. Приступы вызываются и скрипом двери, и шуршанием пакета. Конечно, это не подпадает ни под одну известную картину заболевания, требуются исследования...

 Ожидая исследований и схем лечений, врачи в Шелковской ЦРБ, а с ними и родные пострадавших, равно как и большинство жителей Шелковского района, уверены, что источник заражения находился в женском туалете Старогладовской школы. Все пострадавшие так или иначе побывали там. Причем заметна следующая тенденция: кто заходил в туалет — имеет тяжелую картину последствий. Кто был рядом — полегче. Врачи настаивают: отравляющее вещество, скорее всего, было твердым, но способным к газообразному волновому распространению и теряющим свою силу по мере удаления от источника.

 Точно та же картина — по 2-й школе в Шелковской и по школе в станице Шелкозаводской. Те, кто был рядом с женским туалетом, заболели, хоть и не так тяжко.

 Есита Белалова, мать троих детей, домохозяйка (она лежит теперь на соседней койке с Асет Магамшапиевой), живет в Старогладовской в доме прямо рядом со школой. Когда оттуда понесли на руках детей без сознания, Есита схватила свою старшую пятилетнюю дочку и побежала на помощь: ходила по школе, а 21 декабря Есита свалилась в приступе, которые теперь повторяются по 3—4 раза в день, а дочку, которая была с ней в школе, сутки непрерывно рвало какой-то черной слизью, но на том все и обошлось, без удушья и судорог, и девочка теперь дома.

 Строгая, «школьная», локализация заболевших — во времени и пространстве — определяющая деталь картины массового заболевания. В станице Шелкозаводской, например, вообще заболели только те, кто был на первом этаже школьного здания. Девочки-подростки и учительницы, которые вели первый и второй уроки. Те, кто в этот день не пришел в школу, сегодня здоровы. Правда, никто своих здоровых детей в отравленные школы отправлять не собирается — ждут полной детоксикации помещений.

 ...Пока мы говорим, в каморке Вахи Эселаева появляется Марина Терещенко. Ей 21 год, она не говорит, а хрипит. Она не простужена — это от крика во время приступов, так сильно болят у Марины голова и мышцы.

 — Сколько приступов в день?

 — 4–5. Многие тут не верят, что их вообще вылечат. И я не верю. Сил нет у меня больше на приступы. Я не понимаю, что со мной. Помогите понять...

 Но вышло-то так, что при обилии комиссий, бригад и проверяющих помочь оказалось некому — победила то ли политическая, то ли военная целесообразность. Судите сами.

 Комиссия

 Напомним хронологию декабря — она показательна: как те, кому поручили разбираться и искать выход из положения, вдруг, найдя часть ответов на вопросы, стали маскировать реальную картину (чем, собственно, и приговорили несчастных к продолжающимся вот уже месяц мучениям).

 Итак, все началось 7 декабря с 13-летней Таисы Минкаиловой, ученицы «новой» школы (так она тут называется, потому что есть и «старая») в станице Старогладовской (примерно 20 км от райцентра Шелковской). Таиса пожаловалась на приступы удушья, судороги, сильную головную боль и онемение конечностей. Родители решили отвезти ее в больницу в Кизляр (Дагестан), но назначенное там невропатологами лечение результатов не дало. Все симптомы сохранились, и состояние только ухудшалось.

 9 декабря из той же Старогладовской школы, но уже в 9-ю горбольницу Грозного родители привезли еще двоих старшеклассниц с аналогичными симптомами. Это были Зарета Шаранова, 1993 г.р., и Лейла Дибирова, 1992 г.р.

 Пик массовой госпитализации пришелся на 16 декабря. 19 детей и трое взрослых из Старогладовской (именно туда ездили по вызову доктора Рабаданов и Алиева) были доставлены в Шелковскую ЦРБ прямо из школы. Врачи наблюдали множественные потери сознания — коматозные состояния, судороги, слабость, амнезию, нарастающее удушье, онемение конечностей по типу «чулок» и «перчаток», озноб; дети жаловались на резь в глазах, сухость слизистых. Анализы крови показали снижение гемоглобина (до 76) и увеличение доли сегментоядерных клеток крови (до 89). Стало ясно: это отравление, и источник его — в школе.

 В результате 16 декабря в Чечне создают правительственную комиссию и штаб по локализации и ликвидации последствий массового заболевания. Председателем ее назначают В. Борискина — заместителя руководителя аппарата президента и правительства ЧР. Членами комиссии становятся уважаемые люди: заместитель министра здравоохранения ЧР З. Муслуев, заведующий радиологическим отделением Центра медицины и эпидемиологии в ЧР А. К. Хамадов, первый заместитель начальника ГУ МЧС по Чечне А. Джейрханов, завотделом Всероссийского центра медицины катастроф «Защита» профессор Г. Простакишин, заместитель директора Государственного научного центра судебной психиатрии им. Сербского профессор З. Кекелидзе, директор Чеченского управления Центра медицины катастроф У. Ахъядов, главврач республиканского наркологического диспансера М. Дальсаев. В Чечне появляются военспецы из подвижной лаборатории № 1309 Центра санэпиднадзора МО РФ (военные токсикологи), группа военных химиков из СКВО и НИИ гигиены профпатологии и экологии человека МЗ РФ под руководством профессора В. Рембовского. Лекарственные препараты предлагают Международный Красный Крест и «Врачи без границ».

 17 декабря члены комиссии и военные отправляются в Шелковскую, ведут осмотры и опросы в школах и ЦРБ, а также встречаются в Грозном с самыми тяжелыми больными, которых перевезли в Республиканскую детскую клиническую больницу (школьники) и в 9-ю горбольницу (учителя).

 И вот поворотный момент — на стол председателя правительственной комиссии ложится справка-доклад старшего врача-специалиста подвижной военной лаборатории № 1309 капитана медицинской службы С. Ефимова. Это результаты поездки в Старогладовскую и Шелковскую. Документ этот сегодня уникален, потому что пройдет всего двое суток, и чиновники-расследователи изымут его из обращения, и ходу ему не будет никакого — мы чудом отыскали справку капитана. Вот она:

 «Я, старший врач-специалист подвижной лаборатории 1309 ЦГСЭН (т) СКВО капитан м/с Ефимов С.Н. 17.12.2005 в составе правительственной комиссии Чеченской Республики при опросе и осмотре пострадавших выявил следующую картину развития отравления.... источник отравления расположен в основном здании школы (т.к. данную группу пострадавших объединяет исключительно пребывание в ней), предположительно на 3-м этаже (где работали пострадавшие учительницы). Мог быть реализован в первую очередь дыхательный путь отравления, также не исключен контактный. Агрегатное состояние возможного отравляющего вещества было жидким или твердым, которое бы под воздействием окружающей среды выделяло в нее ядовитые испарения. Точно определить вид отравляющего вещества лишь по одной клинической картине (выявленной симптоматике) пострадавших не представляется возможным. РЕКОМЕНДОВАНО: для уточнения вида отравляющего вещества проведение токсикологической экспертизы пострадавших и осмотр специалистами-токсикологами, с привлечением необходимого оборудования и реактивов»...

 Со справки капитана в деятельности комиссии и начался отсчет назад. Да, токсикологи продолжали работать — все это видели, только ничего они уже упорно не находили. И так все и осталось до нынешнего момента: из вещественных официальных доказательств версии отравления «в живых» имеется только два.

 Во-первых, справка капитана Ефимова. Во-вторых, выписка из истории болезни Зареты Шарановой, которую родители забрали из больницы (из РДКБ) раньше, чем явился на свет официальный диагноз. В выписке значится: «Отравление неясной этиологии».

 После 17 декабря комиссия резко двинулась в другую сторону — психолого-психиатрическую, невзирая на то, что доказательства именно картины отравления продолжали поступать. Прежде всего 19 декабря — когда подобных же больных привезли из средних школ селений Коби, станиц Шелкозаводская и Шелковская. В день у них наблюдалось до 17 приступов удушья. Некоторые были тяжелейшие, с комами. И 20 декабря закрыли все школы Шелковского района, а республиканская прокуратура возбудила уголовное дело по факту массового заболевания школьников.

 Тем не менее 21 декабря вдруг появляются первые официальные сообщения, что «во всем виноваты СМИ»: якобы приступы усиливаются и появляются новые больные по мере демонстрации сюжетов на эту тему по телевидению. Звучат заявления членов комиссии, что вообще нет таких токсических веществ, которые поражают по половому признаку, версия с ОВ, которое могло быть подброшено в женские туалеты, высмеивается.

 — Но если все так, если массовая психогенная реакция имела место, значит, эти дети и взрослые должны быть, так сказать, «психологически заразными»? — спрашиваю главврача Республиканской детской клинической больницы Султана Алимхаджиева, по совместительству замминистра здравоохранения Чечни по детству.

 — Нет, — отвечает главврач-замминистра. — На момент массового поступления у нас в больнице были 310 детей на лечении, но их психологически дети из Шелковского района не заразили.

 — Почему тогда рассказ об этом по телевизору посчитали «инфекционным»?

 Молчит доктор, глаз его не видно — в больнице отключили свет, а резервных источников питания тут не предусмотрено.

 И вот 22 декабря главный нарколог ЧР психиатр Муса Дальсаев объявляет диагноз: никакого отравления не существует, это «псевдоастматический синдром психогенной природы». Или «психологическое самозаражение». Муса Дальсаев собирает родителей и фактически обвиняет заболевших детей в симуляции, а мам — в потакании им.

 — Мы с сестрами были в больнице, — рассказывает 9-летний мальчик, ученик четвертого класса Тамерлан Кисабиев из станицы Шелкозаводской. — Пришел доктор из Москвы и сказал Аминатке: «Зачем ты притворяешься? Учиться не хочешь?», а Аминатка у нас — отличница. Она как стала плакать, обиделась... Нас родители и забрали домой.

 Но Муса Дальсаев стоит на своем: приступы — показные, не будет зрителей — прекратятся и судороги. Он очень недоволен матерями пострадавших. Он называет их «рентными»: они корыстны и стараются продлить болезни своих детей, стремясь получить компенсации (при этом нигде, ни в одной администрации, нет ни единого заявления от семей пострадавших на какие-либо виды материальной помощи — сама проверила).

 — Матери индуцируют приступы у своих дочерей, — говорит Муса Дальсаев весьма жестко.

 — Но с чего-то все это началось же? Матери не могут заставить дочерей задыхаться, чтобы получить деньги? От чего-то девочки стали задыхаться, когда и по телевизору это не показывали?

 — Может, на двоих и капнуло какое-то вещество, но дальше пошел гулять другой механизм.

 — Но капнуло же! Что это за вещество? Откуда оно взялось?

 — Главное не в этом, — парирует главный нарколог. — А в том, что пошел гулять слух плюс растерянность врачей, все это показывали по телевизору — и появились новые массовые случаи. Картина, давно известная в мировой практике, это у нас только неграмотные в психиатрии врачи.

 Естественно, неграмотные. В Шелковской ЦРБ нет ни одного компьютера, нет выхода в интернет — и никто из врачей, столкнувшихся с невиданным доселе явлением, не смог прокричать SOS во всемирную Сеть.

 Так, 23 декабря под эти препирательства с больными детьми и их родителями наступил еще один пик заболевания. Был зарегистрирован уже 81 случай с аналогичной симптоматикой. В Шелковском районе началась паника. Никто не поверил ни Дальсаеву, ни комиссии, которая выдала свои выводы:

 «1. Химическое отравление отрицается. 2... На территории дошкольных и общеобразовательных учреждений и потенциально опасных объектах источников, представляющих опасность для населения, не выявлено. 3. Окончательный диагноз: «Диссоциативные (конверсионнные) расстройства — диссоциативные расстройства движений и ощущений, диссоциативные расстройства моторики, диссоциативные судороги»... 4. Комиссия пришла к выводу, что массовая вспышка в Шелковском районе связана с длительной чрезвычайной ситуацией, сложившейся на территории Чеченской Республики, влияющей на состояние как физического, так и психического здоровья населения... 6. На основании изложенного необходимо в срочном порядке решать проблему психического оздоровления населения»...

 «Правильной» причиной заболевания отныне следовало считать «высокое психоэмоциональное напряжение из-за ситуации в республике, приведшее к «конверсионным судорогам». Но люди не верили.

 Ну а комиссия зажила привычной чиновничьей жизнью. Далее, как водится, последовало требование денег из федерального бюджета на строительство центра медико-психологической реабилитации, психоневрологического и наркологического диспансеров в Чечне. Очень важные и нужные заведения, без сомнения, но при чем тут были отравленные из Шелковской? Им — анальгин с димедролом.

 25 декабря первых отравленных стали выписывать. 26-го Чечню посетил главный санитарный врач страны Геннадий Онищенко и окончательно спустил трагедию на тормозах. Посидев несколько часов в Грозном, он заявил, что, как это теперь называется, «публично съест курицу»: никаких тревожных, угрожающих состоянию здоровья явлений нет... 27 декабря президент Алу Алханов закрепил успех — съездил к президенту Путину в Москву, доложил о том, что это массовый психоз, и передал бумаги, сколько потребуется денег в ближайшее время, чтобы побороть новые массовые психозы путем грандиозного строительства. 31-го группу из 17 детей и трех взрослых — самых тяжелых — отправили с глаз долой в детский санаторий общего профиля «Салют» в Железноводске, откуда 4 января, ввиду тяжести положения, стали постепенно перевозить в клинику пограничных состояний Ставропольской медицинской академии, где их наблюдает профессор Игорь Боев, заведующий кафедрой психотерапии.

Остальным не повезло. Остальным места не хватило. Остальные — как Асет Магамшапиева и Марина Терещенко — побочные детали трагедии, не вписавшиеся в то, как «правильно». Их бросили, их велено забыть.

Анна Политковская

Опубликовано 12 января 2006 года