Я сижу в приемной главы парламентской комиссии североосетинского парламента Станислава Кесаева уже второй час. Впереди меня - очередь из запланированных у Кесаева интервью и радиовключений, постоянно звонит телефон, и все новые журналисты просят их принять, чтобы поговорить с главой комиссии, которая ведет собственное расследование событий в Беслане в 1-3 сентября 2004 года. Среди журналистов больше иностранных, чем российских: не всякое российское СМИ готово опубликовать интервью с Кесаевым. А все потому, что Кесаев рассказывает совсем не то же самое, что говорит прокуратура или глава комиссии федерального парламента А.Торшин.

Посетитель, который пришел к Кесаеву, принес ему в подарок баночку маринованных грибов. В коридоре начинают шушукаться и обсуждать, стоит ли Кесаеву есть эти грибы, ведь он ведет такое "неудобное" расследование с такими не укладывающимися в официальную версию результатами... Мало ли что это за грибы...

Это все совершенно не смешно, потому что и предварительные выводы, к которым пришла комиссия Кесаева, и расследование, которое ведут сами пострадавшие, и показания потерпевших на суде начали складываться в единую картину, в которой уже проявляется вина большого числа высоких чиновников и силовиков. И фамилии их уже известны.

Мы поговорили со Станиславом Кесаевым именно о тех темах, в которых позиция его комиссии расходится с парламентской, а также с позицией генеральной прокуратуры.

- Сейчас в Верховном суде Северной Осетии идет процесс над Кулаевым. Также известно, что в прокуратуре закончены и готовы для передачи в суд дела по милиционерам и по сообщникам захватчиков. Они выделяются из "основного дела" по расследованию теракта в Беслане. Как Вы считаете, будут ли еще выделяться дела и дойдет ли до суда "основное, большое дело"?

- Да, действительно есть большое дело, где предпринимается попытка ситуационного анализа. И будем надеяться на то, что передача в суд произойдет. Вообще, все дела надо было рассматривать сразу, одновременно, или, может быть, надо было поменять очередность их рассмотрения. Конечно, не мне указывать генеральной прокуратуре, но у меня есть право - судить о результатах. Поживем - увидим.

- То есть у вас есть надежда, что "основное дело" дойдет до суда и будет расследовано?

- Ну, если в этой стране мы еще надежду потеряем, то в принципе и жить-то не стоит...

- Есть ли у Вас новые данные по поводу того, находилось ли оружие в школе до того, как туда пришли террористы?

- Нет, новых данных у меня нет. Но мы не отказываемся от предположения, что оружие вполне могло быть завезено заранее. Я обращал внимание на сцену в актовом зале школы: были все основания полагать, что вот эти доски выбиты не просто так. И выбитые доски, и следы работы топора: щепки и стружки - по ним было видно, что они не вчера и не позавчера появились, да и ремонт шел, это понятно. А дальше начинаются предположения, которые должна была развеять следственная бригада, но пока ей этого не удалось и вряд ли удастся. Сцена в актовом зале, как вы знаете, сгорела в феврале. Не знаю почему, но это совпало с теми моментом, когда мы о спрятанном оружии стали публично говорить. А почему это так? К сожалению, ход следствия порождает огромное количество версий, что вряд ли делает честь следствию и вряд ли способствует поиску правды.

- Заложники говорили еще про библиотеку, что там могло быть запрятано оружие...

- Вот в библиотеке я видел, что полы всё же старые и следов их перестилки не было. Я как юрист могу себе позволить это утверждать. А была экспертиза или нет - скорее всего, не было.

- Я сегодня внимательно читала стенограмму первого судебного заседания, и там, в обвинительном заключении Кулаеву, прокуратура говорит о 31 боевике, сам Кулаев говорит о 32, а какая у вас версия? Сколько их все-таки было?

- Я специально не читал обвинительного заключения, специально не хожу на процесс по вполне понятным причинам. Я читаю только отчеты в газетах, не более того. Мы ведь ведем самостоятельное расследование. Когда меня пытаются высокие чины убедить, причем делают это на пресс-конференции, что им стало что-то достоверно известно именно из показаний Кулаева, то это, извините, как на улице говорят, чересчур похоже на постановку. Я не вижу убедительных аргументов, кроме "как бы" показаний Кулаева, подтверждающих, что боевиков было ровно 32.

Я могу начать приводить аргументы. Если это было незаконное воинское формирование, и если полковнику Хучбарову вверялось определенное количество людей, которое он должен был, как командир, доставить куда-то, и если бы был, грубо говоря, список личного состава, выступивших куда-то - вот если бы эти все документы были найдены в архивах Масхадова, то я, может быть, в это поверил бы.

Я уж не говорю об удержании таким числом боевиков такого большого числа заложников, о площади школы, о свидетельских показаниях... Меня удивило нежелание официального следствия работать с камуфляжной одеждой, которая валялась в школе и на которую я обращал внимание и говорил, что ее можно изъять для проведения биологической экспертизы. У меня больше косвенных оснований полагать, что боевиков было больше, чем 32, нежели оснований верить в эту цифру. Тем более, что уже сама Генеральная прокуратура смягчила жесткость своих формулировок и теперь говорит более мягко: "На сегодняшний день можно утверждать..." и т.д. Слава богу, что перестали говорить о том, что человек, который назовет НЕ цифру 32, это провокатор и враг России.

- Среди боевиков, захвативших школу, по версии прокуратуры, опознано 17. Ваша комиссия прослеживала их историю? Фигурировали ли они в каких-то криминальных сводках, проходили ли по оперативным сводкам, задерживались ли ранее и т.д.?

- Вы понимаете, у нас пока не было времени и, скажем так, желания... Хотя в одном из своих интервью представитель прокуратуры попытался упрекнуть меня в том, что я занимаюсь поиском именно наших соседей <имеются в виду ингуши. - М.Л.> для того, чтобы как-то это обыгрывать. Совершенно это нас не беспокоит. То, что среди боевиков присутствуют наши соседи, причем в подавляющем большинстве, нам было понятно сразу же по многим показателям. Так, когда вечером 1 сентября привозят женщину, ингушку, с детьми для того, чтобы она поговорила со своим мужем или с кем-то, эти все вариации и версии белыми нитками шиты. Мы никогда не собирались искать ингушский след и никогда не собирались организовывать мщение, и это не слова чиновника, а позиция гражданина. Судьба этих негодяев нас не интересует.

- Я имела в виду не национальность, а их криминальную характеристику...

- Я понимаю. Мне достаточно было того, что тот же Ходов, который "как бы" был опознан, продолжал несколько месяцев числиться в розыске на сайте МВД. И у меня возник вопрос: так убит ли он? Или там есть чиновники, которые ротозеи, или там есть чиновники, которые не хотят действовать, которые им говорят, и продолжают его там держать...

Среди боевиков как минимум несколько людей было, которые числятся за местами лишения свободы. Поэтому вызывает большие сомнения тот факт, что именно они попали - по официальной версии - в число опознанных террористов. Меня настораживает и то, что список фамилий достаточно часто корректируется.

- А нет объяснений - почему?

- Я же говорю - пока мы этим не занимались. Объяснение очень простое: начиная от тривиального "бежал" и заканчивая тем, что он "был необходим". Есть факты из биографии Ходова. Это же не какой-то терминатор или Рэмбо, который вчера гонялся за односельчанами с автоматом, потом был задержан, а потом его отпускают. Он что, на месте купил всех и вся, что его утром выпустили? Любой школьник, читающий детективы, понимает, что это не совсем так.

- В вашем докладе планируется освещать вопрос переговоров с Масхадовым, с его окружением, с теми людьми, которые выходили на контакт? Вы общались с ними в рамках работы комиссии? С Закаевым, например? Может ли он дать какие-то важные показания и планировала ли его ваша комиссия опрашивать?

- По поручению комиссии наш эксперт созванивался с ним. Во-первых, фамилию Закаева как посредника первым назвал Александр Сергеевич Дзасохов, и мы перепроверили, он этого не отрицает. Наоборот, он утверждает, что переговоры велись и было желание приехать и высказывалась возможность прибытия Масхадова в Беслан при определенных условиях, условиях обеспечения безопасности. Но дальше не склеилось.

- И это происходило третьего числа?

- Да, это так и было. Нет оснований не верить эксперту, который выполнял поручение комиссии. Другой вопрос, что он не записал разговор на диктофон, но факт связи нашего телефона с телефоном Закаева может быть установлен совершенно спокойно.

- Как вы оцениваете работу следствия?

- Следствие было проведено так, что с места происшествия не было собрано достаточного количества вещественных доказательств, часть из которых могла быть направлена на экспертизы. К сожалению, с точки зрения вещдоков мало на что можно опираться.

Марина Литвинович

Опубликовано 1 сентября 2005 года